Погружение во мрак - Страница 40

Золотые Купола превратятся в бессмысленные и ненужные полусферы, отражающие чужой свет чужого ненужного све-" типа. Не будет Великой России, не будет Федерации, не будет Пристанища... будут объемы и плоскости Вселенной, объемы, имеющие свои координаты, и плоскости в этих объемах. Будут цифры, числа, атомы, молекулы, гравитационные уровни, напряженности полей, бесстрастие... Бесстрастие? И кровяные, пышущие лютой злобой глазища?!

Нет, здесь что-то не так. Таких глаз не может быть у бесстрастных созерцателей «этой жизни». Так может смотреть желающий зла или несущий зло в своем существе. Они чего-то недоговаривают. Они лгут! А значит, они не столь всесильны, как пытаются это представить! Ведь на самом деле обладающему абсолютным всевластием нет нужды кривить душой, скрывать что-то. Сильный может раздавить без всяких слов, может потешить свое самолюбие, потолковать о том о сем, но унижаться до лжи он не станет.

Иван мог и ошибаться: Чуждый Разум – потемки.

А тем временем карлик Цай ван Дау, потомок императорской фамилии в тридцать восьмом колене, плод любви землянина и инопланетянки, вовсе не прохлаждался на Азорских островах, и даже не изнывал под ласковым гавайским солнцем. Проклиная все на свете, карлик Цай цолз б грязи и пыли по восьмому спиральному витку дельта-крюкера – «черная нить» была на редкость узкой, тесной, вонючей ... но у нее было и положительное свойство, она не значилась ни на одном плане, даже секретном. Об этой черной ниточке в толщах гиргенита знали всего трос: сам ван Дау и еще двое из Синдиката. Проклятый Синдикат! От него нет спасения нигде, от него нет укрытия! Синдикат не любит ленивых и нерасторопных. Еще больше он не любит слишком хитрых, которые норовят выскользнуть из-под его неусыпного ока. Карлик Цай знал об этом лучше других – ему уже приходилось иметь дело с серыми стражами из Синдиката. Он знал, что испытывает несчастный, которому через позвоночный столб пропускают психотронные ку-разряды.

После той лихой забавы ему трижды меняли спинной мозг.

Серые, стражи были похлеще родного папаши имперского отпрыска Цая ван Дау.

А папаша у бедолаги Цая был еще тот.

Звездный рейнджер Федерации, закованный в девятислойную броню Филипп Гамогоза Жестокий – свирепый и беспощадный убийца, появился на Умаганге сто два года назад. Ничего подобного изнеженные и развращенные обитатели дряхлеющей планеты созвездия Рогедора не видали.

В ослепительном сиянии тысячи ревущих солнц прямо к подножию восьмисотметрового агатового императорского дворца, на верхнюю площадку Сада Наслаждений, сокрушая тысячелетние древовидные цветы-арагавы, извергая из чрева своего адский вой, визг, сип, клубы черного дыма и ядовитых газов, сотрясая недра и раздирая трещинами поверхность, из лиловых заоблачных высей опустился железный дракон. Не успели развеяться клубы черного дыма, как дракон испустил из себя десять стальных птиц-убийц.

И началось! Не было ни переговоров, ни контактов, ни прочих сантиментов – уничтожалось все движущееся: летящее, плывущее, идущее, прыгающее, ползущее. Истреблялось беспощадно и безоговорочно. Филипп Гамогоза посвоему проводил предварительный этан геизации новой планеты. Он всего лишь два месяца как вырвался из ада Лазурного Эдема, полумыслящей планеты-садиста, и потому мстил всем подряд, безразборно и тупо. В первые шесть дней было уничтожено две трети аборигенов, превращена в пыль и руины почти половина прекраснейших ажурных дворцов и ослепительно прекрасных хижин умаганской нищеты. Нищета эта жила получше аравийских шейхов ... и все же в сравнении с людьми знатными и подузнатными имперской планеты Умаганги нищета была нищетой. Великолепие дворцор знати не поддавалось описанию. Равного Имперскому Дворцу не было во всей Вселенной. Кое-что Филипп Жестокий оставлял для себя. Его железные слуги были чужды прекрасного, но они выполняли любой приказ геизатора. Сам Филипп не ведал, что знать зарылась на километровые глубины в своих сказочных подземельях. Он был в жесточайшем двухнедельном наркотическом запое, он видел сам себя со стороны двенадцатикрылым и алмазноклювым разъяренным демоном, сметающим нечисть с лица земли. Он почти ничего не соображал. Он был слаб, обессилен, изнеможен. Но он был и бесконечно могуч в сравнении с этими несчастными. Когда на седьмой день он, голый, безумный, изможденный выполз наружу из боевой десантной капсулы, его мог бы придушить ребенок. Но слепой и беспощадный террор сделал свое дело. Планета была парализована. Она лежала беспомощной и жалкой в ногах у жалкого и беспомощного насильника.

Еще через трое суток большой мозг капсулы, повинуясь главному закону, поставил неудачливого рейнджера на ноги – биореаниматор выкачал из Филиппа всю отраву, накачал свежей здоровой кровью, прочистил мозги, восстановил сморщившуюся печень ." надо было отлежаться денекдругой, но Гамогоза, трясущийся и похмельный несмотря на все усилия его верных слуг, вышея в рубку, включил полную прозрачность ... и впервые увидал такое великолепие, какое может только пригрезиться в волшебных грезахпутешествиях заядлому наркоману. Он даже не поверил глазам. Но ведь приборы не врали. А Гамогоза разбирался в них, помимо Школы второй ступени у него было три высшие образбвания: Стаффорд, Беркли и Московский Университет. Он сразу понял, что мстил не тому, кому надо, что мстил самому себе. В сопровождении двух биоандроидов он обходил зал за залом Императорский Дворец. Там было от чего сойти с ума – шестиметровая стена, выложенная из бриллиантов по восемьсот каратов, не меньше, алмазные водопады, километровые новы из сапфира, причудливые и изысканные хитросплетения золотого и серебрянного убранства тончайшей работы, волшебные павлиньи пуховые ковры, невесомые многоцветные шелка... это надо было видеть. Короче, Филипп Гамогоза Жестокий не выдержал и двух суток. Новый запой был короток и страшен. В преданиях умагов сохранился образ стального чудовища, ворвавшегося в царские покои в сопровождении самих дьяволовслуг. Парализованная охрана пала ниц, выражая свою покорность, накрыв свои тонкие шеи мечами-секирами, сотни жен-наложниц застыли янтарными статуями, сбросив с себя богатые одежды и представ в ослепительной наготе, будто уже отдаваясь новому господину. Застыл белым изваянием на высоком троне сам император Агунган ван Дау Бессмертный. Он уже был мертв, сердце не выдержало. Нагота миниатюрных красавиц взбесила Филиппа. Началась кровавая бойня. Алмазный меч-секира, подхваченный у трона, не знал устали – головы слетали с плеч, тела падали, кровь била фонтанами. И ни звука! Оцепенение лишило тысячи несчастных голоса, они не могли издать даже писка, даже хрипа. Это было царство умерщвляемых теней. И Гамогоза пировал в этом царстве. Императором теперь был он. И потому его вырвал из наваждения именно звук – дикий, отчаянный вопль. Филипп даже оторопел, он будто проснулся – он с ужасом смотрел на свои обуренные кровью руки, на эти голые груди, ляжки, бедра, на обезглавленных желтых карликов с большими, будто игрушечными головами. Эти существа были сказочно прекрасны даже в смерти, в ужасе, в кошмаре, это были неземные существа, именно такие и должны были обитать в волшебном царстве. Филипп обернулся на крик – у раскрытой изумрудной дверцы, метрах в трехстах от него стояла крошечная, словно выточенная из сяоиовьего бивня красавица, глаза ее были огромны и лучезарвйл. Но как она кричала* Ушло прояснение или нет, он так и не повял – он вепрем бросился к этой девочке, забыв про все на свете. Девятислойная броня растворенной раковиной осталась позади. Биоандроиды встали непристунной стеной, ограждая своего властелина ... хотя никто из умагов и не пытался защитить принцессу – принцессу Умагаиги. Она была совсем крошкой в сравнении с ним, огромным и сильным даже в запое звездным рейнджером. Но он не пожалел ее. Уцелевшая знать и прислуга видели всю сцену варварского и дикого насилия, лишь взъяренный, обуянный зверской похотью допотопный тиранозавр-ящер мог бы так насиловать земную женщину, пушинку в сравнении с ним. В отвращении отвернулись боевые андроиды, закололись семеро вернейших телохранителей Императора, Так и был зачат обреченный на несчастья и боль уродец Цай ван Дау. Филипп Гамогоза Жестокий не убил принцессу Йаху. Неделю он ее