Погружение во мрак - Страница 24

– Надо их увести туда, повыше.

– Не надо, – Цай ван Дау покачал головой, – пора!

В люк просунулась рука с парализатором, потом и весь белый Фриц, долговязый, тощий малый с большим горбатым носом.

– Гуг! Они выкрали троих! Прямо с постов – парни все видели своими глазами.

– Кого?! – рявкнул карлик.

– Бешенного Джила, Коротышку и Чугу Дармоеда! Сетями-парализаторами. Те и очухаться не успели – три водохода, три сети, тихо и быстро! Кранты нам всем скоро, разбегаться надо, поодиночке драпать!

– Сколько наших осталось, значит? – зловеще спросил Цай.

– Стало быть, тридцать четыре и два андроида...

Вспышка блеснула неожиданно. Иван не успел глазом моргнуть, как Белый Фриц завалился на перемычку, пополз вниз.

– Ошибся, Фриц! Нас осталось не тридцать четыре, а тридцать три, трусы и паникеры нам не нужны! – карлик Цай убрал за спину гамма-пистолет.

– Знаете, что, любезный ван Дау, если бы не мое обещание Гугу Хлодрику, я бы немедленно ушел от вас! Это бесчеловечно, черт побери! – сорвался Иван.

– Это необходимо, – мрачно заявил карлик. И добавил: – Нам пора возвращаться. Я уже дал команду ребятам.

– Предлагаем вам сдаться! – прогремело сверху. – Никто не будет наказан...

Путь наверх занял вдвое меньше времени. Иван пропустил отпрыска инопланетной династии императоров вперед, затворил черную панель. Сборы! Самое нудное дело.

Всегда чего-нибудь да забудешь. Он бросил Гугову торбу на диван, присел рядом, щелкнул сервозамочком. Но не успел ничего достать.

Из-за стеллажа бесшумной черной кошкой в белых сапожках выскользнула Лива.

– Скоро утро, – томно протянула она и выгнулась.

Иван-Гуг растерялся. Красавица-мулатка была совершенно голой, если не считать ее сапожек с золотыми пряжечками. Тяжелые налитые груди мерно вздымались над осиной талией, переходящей в довольно-таки пышные бедра. Истомой и негой веяло от этой чудной фигуры. И еще чем-то... Иван залюбовался. Как она поднимает плечики вверх, как выгибает бедро, как поводит темно-синими в полумраке глазищами! Кошка, черная просыпающаяся после дивного сна пантера.

– Ты не рад мне, старый развратник?

– Рад, Ливочка, – с некоторым опозданием выдавил Иван-Гуг, одновременно отмечая про себя, что мулатка не заметила подмены.

Она подошла ближе, почти вплотную, качнула призывно грудями, закатила глаза и поставила ногу на диван, уперев руки в бока.

– А ты и не ложился, Гуг?

– Надо готовиться, сама понимаешь! – Женщина была прекрасна, не оторвать глаз, она сулила блаженство и счастье, но Иван и так считал себя в отношении Гуга подлецом, не хватало еще и уводить его любовницу... нет! не любовницу, а любимую! Гуг сам говорил, что он впервые понастоящему влюбился. Это еще хуже! – Я устал, Ливочка. Дай, я тебя поцелую в щечку – и иди досыпай, у нас завтра будет тяжкий денек!

– Вот как?!

Она прыгнула Гугу-Ивану на колени, обхватила за шею, прижалась своей грудью, обжигая его даже сквозь плотный комбинезон. Впилась в губы с необъяснимой страстью, будто намеревалась приступить к канибальской трапезе.

Иван сжимал чужими, гуговыми руками ее трепетное, податливое тело и не знал, что делать. Он попал в чрезвычайно дурацкую, непредусмотренную ситуацию. В мозгу сверлила подленькая мыслишка, что если даже, в конце концов, он и предастся любви с этой кисочкой-красавицей, – ведь это же не он, а сам Гуг, тело-то Гугово, он только в голове сидит, в мозгу, а его собственное тело, разложенное хитрым прибором на клеточки и атомы, рассредоточено в этом огромном Гуговом теле. Любить-то ее будет Гуг, и целовать, и гладить, и упиваться ее нежными горячими грудями, упругими бедрами, стройными ногами, этой тонкой шеей... Он уже целовал ее, оглаживал, обжигаясь от пробуждающегося делания, вытягивая из нее пламень страсти, любовный жар.

– Ты сегодня несмел, как мальчик, – шептала она ему в ухо, – но я тебя расшевелю, старый обманщик, хитрец. Неужели ты думал, что я не приду к тебе в эту последнюю нашу ночь?

– Почему последнюю? – растерянно спросил Иван-Гуг.

Она долго не отвечала, жалась к нему губами, телом. Потом будто выдохнула:

– У меня предчувствие.

– Ерунда! – отрезал Иван-Гуг.

– Нет, – голос ее был грустен, совсем в нем не было ни томности, ни каприза, – ты наверное выберешься, а я – И нет, я не осилю этого прорыва. Все! Хватит! Люби меня! В последний раз!

Он не стал ей ничего объяснять, не стал разубеждать. Он припал своими губами к ее губам. Он не мог ее оттолкнуть от себя, не имел права. Он уже не думал о настоящем Гуге.

Он думал только о ней, красавице Ливе, которой суждено навсегда остаться в гиблых подводных рудниках треклятой Гиргеи. Он любил ее, как можно любить на последнем издыхании, как перед смертью, перед казнью, не оставляя сил на завтра, на потом. И она отвечала ему тем же.

Разбудил его рев осатанелых динамиков:

– Сдавайтесь! Предлагаем вас сдаваться немедленно...

Иван-Гуг вскочил на ноги. Взглянул на часы – он спал всего тридцать четыре минуты. Но он был свеж, могуч, силен. Карлик Цай сидел в огромном кресле. Он был во внутреннем подскафандре. Сам скаф, пока не заваренный, громоздкий и неуклюжий стоял у стеллажей. Прямо на столе примостился Кеша Мочила, он сидел на корточках и чесал подбородок. Рядом с ним стояли два андроида – сплошные горы и бугры мышц. Они не считали нужным носить лишнюю одежду, только оружие. Как Цай умудрился перепрограммировать их, один Бог ведает. Неважно! Все это неважно!

– Фу! Он как всегда не готов, старый лентяй! – в камеру вошла Лива. Она была в черном подскафандре с двумя плазмометами в руках. – Давай живей, там снаружи группа захвата. Гуг! Они вот-вот ворвутся.