– Крыс жарят, – прошептал Арман, втягивая дымок трепещущими ноздрями. – А ты знаешь, Дил, я бы сейчас и от крысы не отказался, ведь мы сидели столько лет на одной синтетике, это же надо – столько просидеть на искусственном дерьме!
– Ну, слава Богу! – улыбнулся Дил. – Ты, кажется, и впрямь приходишь в себя.
Он пнул ногой безногого калеку, явно прокаженного, который ухватил было его за штанину, замычал что-то.
Пнул и плюнул в сторону, скорчив брезгливую гримасу.
– Не обижай их, – посоветовал Арман. – Жизнь сложная штуковина, может, и мы через годик-другой будем ползать среди этих несчастных.
– Ну уж нет! – возмутился Дил. – Лучше в петлю!
– Петля не всегда под рукой оказывается.
– В воду!
– И вода не везде сейчас: в Темзе болото, в Сене болото, даже в Рейне и Дунае, Дил, ядовитое болото, ты знаешь это лучше меня, я давно тут не был.
– И все равно мы Не будем ползать среди них, – сказал Дил. – Скорее всего, нас вообще не будет через годик-другой.
– Не будет?
– Земля кому-то мешает, Крузя, – Дилу не хотелось сейчас пересказывать все, что он слышал от Ивана, не время, но намекнуть можно. – Придет кто-то Извне, и будет судить всех нас. Вот только приговор этого суда уже известен.
– Слишком мрачно, – не поверил Крузя.
– Далеко еще? – решил сменить тему Дил.
– Да вот, пришли уже!
На прибитой к обшарпанной стене дома картонке было коряво выведено на староанглийском «Балтой тупик».
Дил поднял голову вверх – стены домов сходились почти вплотную в черном сумрачном небе. Тут и впрямь негде припарковать бот, Крузя как в воду глядел.
– Она на седьмом или на восьмом, – вспоминал Арман. – Пошли, там разберемся.
Лестницы были загажены донельзя, судя по всему, канализация в этом квартале давно не работала, а самим жильцам было лень ходить по нужде куда-то далеко и они ее справляли прямо за дверями своих квартир.
На седьмом Дил долго стучал во все двери. Никто ему не открыл – и тогда он, одну за другой, вышиб все четыре. В двух халупах никого не было, мусор, грязь, мыши. В двух других по кучам тряпья ползали дебильные, уродливые дети с огромными лбами, слюнявыми губами и бессмысленными глазенками.
– Пошли выше!
На восьмом и девятом они тоже ничего не нашли.
Зато на десятом дверь была отперта. А за ней два какихто жирных мужлана тискали смазливую кудрявую бабенку лет пятидесяти. Бабенка хихикала и закатывала глаза, высоко задирала голые ноги. Квартира была обставлена и не совсем бедна, по углам стояли цветастые коробки с разнообразной дешевой едой и дешевым пойлом, коробки были разукрашены донельзя, как и все дешевое и некачественное. Мужланы на вошедших внимания не обратили, а сама бабенка махнула рукой.
– Афродита! – с ходу крикнул Крузя.
Мужланы обернулись, но не привстали с широченной кровати, на которой и происходило дело.
– Чего надо? – сипло спросила бабенка.
– Нам нужен Хук Образина! – мягко ответил Дил.
Один из мужланов встал, поддернул черные широкие штаны и двинулся к вошедшим вихляющей походкой.
– Образина должен мне три монеты, – гнусаво протянул он, глядя изподлобья взглядом приценивающегося к жертве жулика.
– Не болтай! – взвизгнула бабенка. – Я просто вышвырнула его вон. Этот подонок пропил все мое белье! За одну неделю! Это же с ума сойти!
– И все-таки он должен мне три монеты! – настаивал на своем жуликоватый мужлан.
– Покажи, где он – и получишь три монеты, – сказал Дил Бронкс. Он отдал бы и четыре, лишь бы побыстрее уйти отсюда.
– Деньги вперед! – потребовал мужлан.
– Не доверяешь? – тихо просипел Арман-Крузя.
– Не доверяю, – так же тихо ответил мужлан.
– Ну так я тебе тоже не доверяю! – Крузя саданул мужлана в челюсть, не дал ему упасть, подхватил за ворот грубой толстенной рубахи. – Покажешь – получишь монету. Не покажешь – убью!
Мужлан покорно кивнул.
– Все понял, – процедил он и улыбнулся заискивающе.
Его приятель и сама полуголая Афродита так и лежали на постели, вытаращив глаза и разинув рты.
– Надо с ней поговорить, расспросить, – предложил Дил.
– Не хрена с ней разговаривать, – грубо отклонил его предложение Арман. И рявкнул в сторону мужлана: – Куда?!
– Вниз, – проблеял тот совсем не своим давешним голосом.
– До встречи! – бросил через плечо Арман.
И они пошли вниз по грязной, зловонной лестнице.
Это было невозможно, это было чудом, если мужлан не врал. А может, и не чудом – куда ж еще деваться бедному, бесприютному Хуку.
Они вышли, обогнули дом слева, попали в совершенно жуткий, заваленный помоями до четвертого этажа двор, с трудом протиснулись в какую-то щель между мусорными ржавыми баками.
– Вот он, – снова проблеял мужлан, протянул потную розовую ладошку, – Деньги давай!
– Получай! – Крузя развернул мужлана, дал хорошего пинка, так что незадачливый вымогатель полетел в слизь и мерзость, на миг затих, а потом опрометью бросился наутек.
В дальнем баке, в темноте, на куче сгнившей, парящей гадости лежал сам Хук Образина, выпускник Школы космодесантников, боец-смертник, прошедший сотни жутких планет, весельчак и красавчик в свои молодые годы, любимец всей космической шатии-братии. Был он страшен. У Дила даже руки задрожали. Не приведи Господь увидать в таком виде того, кого знал иным – сильным, здоровым, отважным до бесшабашности, везучим.
Это судьба! – молнией вновь пронеслось в мозгу у Дила Бронкса. – Это судьба всех десантников и космос пецназовцев: или смерть, или безумие, или... это!
Хук был гол по пояс, на изможденном, костлявом до невозможности скрюченном теле синели, багровели, зеленели кровоподтеки, ссадины, синяки, рубцы. Видно, его долго били, зверски, беспощадно, били то ли за монеты, то ли за украденное белье. На Хуке не было ни единого живого места.